Лекция на ГогольFest "Лихие девяностые в Днепропетровске" проходила там, где 90-е сохранились: в Радиоузле на территории телестудии.
Писатель Ян Валетов, ведущий Виктор Данди Борщенко и предприниматель Станислав Бондаренко собрались, чтобы поделиться своими ощущениями о работе во времена "перестройки" и о людях, которые их окружали.
В начале девяностых Яну было около тридцати, Станиславу было 16, Виктору – 21 год.
Ян Валетов
Судя по лицам, которые здесь сидят, они девяностые представляют временем, которое было в прошлом веке.
Когда своим детям начинаю рассказывать про 90-е, по выраженям их лиц я вижу, что для них это на уровне фантастики. Мы жили в совершенно другой стране: она была для кого-то лучше, для кого-то хуже. Но она была совершенно иная. Она жила по другим принципам.
Никто в 1981-82 годах не думал, что эта страна уйдёт и её не станет в девяностые.
В 1983 году я серьёзно думал над тем, чтобы уехать. Мне не нравилась ситуация в стране. Многие из моих друзей, которые были связаны с творчеством, наукой, подумывали об отъезде. Нам казалось, что в этой стране ловить нечего. И вдруг где-то году в 85-м запахло большими переменами. Мы тогда не знали, какими будут эти перемены, мы не знали, сколько судеб изменится в девяностые, кем мы станем. А мы стали совершенно разными. Мы узнали, настолько людей меняет власть, меняют деньги. Когда твои вчерашние друзья из спортивной секции становятся авторитетами, а дети, с которыми ты играл во дворе, —бандитами, ментами, это уже не детская игра. Это очень неожиданно и страшно.
Что мне хотелось бы донести до вас. Вы тоже живёте в непростое время. Любой период в жизни непростой. Я разговаривал с людьми, у которых период молодости был во время Второй Мировой войны. Они вспоминают об этих страшных днях как о лучших в своей жизни. Когда была любовь, друзья. Когда сердце билось иначе.
Вам рассказывают, что девяностые были лихими и страшными. Но это были годы нашей молодости.
Какой была жизнь в 90-е?
Представьте, что вы поднимаетесь по лестнице в здании, и здание просто рушится. Нет работы, деньги становятся резаной бумагой. Все 90-е проходили под знаменем огромного сдвига, когда всё, что было обыденностью, стало неизвестностью. Раньше ты приходил в институт, получал образование, после этого тебе давали направление на работу, ты шёл на предприятие. Советский союз брал тебя в свои нежные объятья, как только ты рождался. И сопровождал, пока ты не отправишься на Сурско-Литовское.
На Сурско-Литовское отправлялись тогда гораздо раньше. Мужчина, вышедший в 60 лет на пенсию, был старик. Мне сейчас 56. Я не чувствую себя стариком и на пенсию не собираюсь. Сейчас совершенно другое ощущение возраста, совершенно другое течение жизни. Всё зависит только от тебя.
Масса людей, которые в советское время привыкли жить размеренно, по расписанию, попала в рушащийся домик. Под ними рушилось стабильное будущее: шесть соток, двухэтажная дача, пенсия 120 рублей. Огромное количество молодых людей, которые хотели зайти в этот дом и подняться по этой лестнице, оказалось перед пустырём, на котором лежат мечты. Страшно?
С другой стороны, любые изменения – это время возможностей. Я могу рассказать массу страшных историй, но я хотел бы, чтобы вы вынесли из этого разговора не ощущение вселенского ужаса, а ощущение того, что любые перемены, которые с вами происходят, происходят во благо. Потому что нет ничего хуже, чем когда ты чувствуешь себя цирковой лошадью, которую выпустили на арену. И ты бегаешь по кругу. Бегаешь, бегаешь, пока не упадёшь.
Мы попали в девяностые. Возможно, в этом был кайф, потому что у нас было будущее.
Станислав Бондаренко
Мне было 16 лет. Это был кошмар. Я вырос в семье инженеров. Когда я отучился, стал зарабатывать на жизнь охранником в магазине.
Зарплата старшего научного сотрудника тогда была шесть долларов. На шесть долларов можно было бедно прожить одному человеку одну неделю. Прожить – это купить себе еды. Странно было то, что основная масса людей, которые жили вокруг меня, ничего не делали. Они всё равно продолжали так работать, получая шесть долларов, либо ничего вообще не получая. Да, это было время возможностей. Преимущества получали те, кто был, с одной стороны, храбрыми, с другой стороны, более хитрыми и жестокими.
Это даже сейчас есть в бизнесе. Например, вы платите предоплату и вам потом что-то присылают. Так вот представьте, что в 90-е это что-то никогда не присылали. И это была норма.
Я работал охранником, и зарплата у меня была 21 доллар в месяц. Но платили её по неделям, потому что охранники не доверяли магазину, магазин не доверял охранникам. Сегодня тебя могли без предупреждения и основания выгнать. Поэтому для меня это были страшные времена. Понятно, что Украина их пережила. Ощущение, что какая-то прослойка людей очень захотела выжить.
В 2000-е годы я хотел приватизировать некоторые заводы. Я получил доступ к документам и узнал, что в 1993-1994 годах один человек приватизировал три завода в Павлограде за 70 долларов. А сейчас он – хозяин завода по ремонту пароходов. Вот эта вопиющая несправедливость, которую видел почти каждый, оставила у меня депрессивный осадок.
Единственная хорошая вещь, которая случилась со мной – это катание на яхте со своим другом, который работал на Радио Свобода. Знаете, если за пять лет сохранилось только одно хорошее воспоминание, значит, что-то не так.
Виктор Борщенко
Передача на ТВ, которую я вёл, называлась "Данди Крокодил". Каждый видит во времени (неважно, в каком) то, что хочет увидеть. 90-е годы были охрененным временем. Кто прочувствовал это время – тот кайфанул. Кто сопротивлялся этому времени, пытался плыть против течения, тех "отполировало". Любое время – это река. Если ты с ним течёшь, тебе комфортно.
В 90-е годы взрослым людям было сложнее перестроить своё мышление. Я видел профессоров, которые ехали с садовыми инструментами на дачу в электричке. И видел мозоли на их руках. Руки заслуженных профессоров, которые копали картошку, не умея этого делать. Я видел умных и успешных в советское время людей, которые не нашли себя в 90-е годы. Тот, кто сумел прочувствовать то время, "вылетел на волну".
В 90-е мы были как открытые книги. Мы общались. Я думаю, что успехов достигает не тот, кто самый умный, а тот, кто умеет коммуницировать. Кто не умел коммуницировать с бандитами, тот попадал под "пресс", у того всё "отжимали", того убивали. Кто умел найти общий язык с бандитами, тот поднимался.
Нам очень повезло. Мы видели Советский Союз. Летом мы ездили в лагеря. Мы учились в советских школах. Я до сих пор знаю физику, химию. Отлично разговариваю на английском языке, хотя не оканчивал спецшколу. Да, была и несправедливость. Но когда её не было? Она будет всегда.
В 90-е годы мне было интересно всё с самого начала. Я пришёл из армии в 1989 году. Уходил в армию в советское время. А пришёл – куча ларьков, кооперативов. И сникерсы появились какие-то. Для меня это было дико. Но я не стал прогибаться под мнение "элиты".
Я всегда ценил и ценю желание быть собой. Я был свободным. И вот это свободное братство, свободная тусовка собирались на "Карабахе". Общались, делились информацией. После музыкантов туда подтянулись художники, потом поэты.
Почему её назвали "Карабах"? Был буфет с горячими бутербродами. Музыкант Нагорный там собирал людей. Нагорный. Карабах. Вот так и назвали.
Помню, что у нас был специальный код в уличных телефонах. Можно было бесплатно снять трубку, набрать определённый код (по-моему, 3-2-5) и выйти в эфир со всем городом. Это была такая социальная сеть для тусовщиков.
У нас были рок-фестивали. Не такие, как сейчас. Это было настоящее событие. Весь город даже без афиш знал, где будет рок-фестиваль. И все собирались туда, ломились в залы. Выскакивали на сцену, а более крепкие ребята скидывали тех, кто туда залезал.
Как образовалось телевидение? Очень просто. Люди, которые были немного дальновиднее, понимали, что за телевидением будущее. Что государственное телевидение со временем будет сходить на нет. За деньги можно было купить лицензию, аппаратуру, эфирное время. И мы делали что хотели. Нас, по сути, никто не контролировал. Я делал программы такими, какими хотел. Главное, чтобы не было матов, и никакой розни по национальному признаку.
Определённая популярность у меня была. Люди на улице подходили, благодарили, хлопали по плечу. Я очень хорошо помню, как стоял в -20° на остановке, ждал 45 автобус. Ко мне подходит парень и говорит: "Чего ты здесь стоишь? Ты же звезда! Ты должен проехать на машине мимо этой остановки".
Чувак, какая звезда? Ты же меня прибить можешь. Нет понятия "звёздности". Я считаю, что звёзды – это когда взлетаешь на самолете, идёт дождь, а вверху солнышко. Так вот звёзды – это там, где солнышко. А мы все – обычные, нормальные люди. Мы встречаемся, общаемся.
На мой взгляд, в 90-е общение было проще, чем сейчас. Мы общались на улицах, звонили друг другу по домашнему телефону. Помню, у меня появился пейджер. На меня смотрели как на какого-то буржуя. Мне дали его на работе, чтобы я был всегда на связи. А когда у меня появилась первая "мобилка", я её прятал. Потому что обычный человек не мог себе такого позволить. Было такое общественное мнение: "Если у тебя что-то новое появилось – значит, ты воруешь".
В 90-е у меня родился сын. Тогда у меня была зарплата 40 долларов. На эти деньги мы могли достойно жить месяц. Не шиковали, конечно. Какая-то куртка тогда могла стоить 50 долларов, а сейчас она стоит 400. Цены были другие. Всё было другое. Люди были проще. И общались. Если ты человек – к тебе относились как к человеку. Город был одним большим базаром. По всем улицам бабушки выносили и продавали то, что у них есть. К ним присоединялись те, кто не накопил денег и хотел что-то продать, чтобы накопить.
Я хочу сказать, что тому, кто не смог осознать это время, кто не смог перестроиться с советского периода, было очень тяжело. То, что он делал в советское время, было уже невостребованным. Поэтому приходилось продавать. Все теперешние олигархи "поднялись" в 90-е годы. Они прочувствовали то время и поэтому стали богатыми. И так было и будет всегда. И в моем возрасте вы будет помнить это время, которое проживаете сейчас.
