"Святий Боже, помилуй нас, поглянь з неба і спаси…За спасіння і поміч тим, що трудяться і служать, за зцілення тих, що у немочі, за прощення гріхів і спасіння присутніх тут людей…".
В это воскресенье в днепровской церкви "Неожиданная радость" было особое служение. Мартовский шторм не помешал всем, как всегда, собраться у двери и ждать литургию. Большинство друг друга уже видели раньше. Как только вошли, мужчина лет сорока продолжил блаженно улыбаться, женщина в тёмном платке поставила несколько свечей в песок (так здесь принято), и начала шёпотом молиться. Мужчины в костюмах остались у входа, потом они станут на коленях перед иконами.
Людей становилось больше. Владыка Симеон начал проповедь, а рядом с ним появился высокий священник в очках, которого раньше никто не видел.
Это отец Владимир из Мариуполя. Вчера его мать убили и похоронили в собственном огороде, возле вишни, которую она так любила.
Храм
"Банду прочь!", – кричал Владимир Коскин в рясе на мариупольском "майдане" в 2014-м.
За три года до того, он – настоятель небольшой религиозной общины УПЦ Киевского патриархата – потерял сознание от голода под горсоветом Мариуполя.
Священник объявил голодовку, чтобы городские власти выделили землю под строительство храма. Пятнадцать дней он прожил в палатке, возле которой стоял стол с иконами, молитвословом и водой. К палатке прикололи плакаты "Мы против уничтожения культуры и духовности" и "Не дадим задушить Киевский патриархат".
– Раньше многие, в частности мои родители, отказывались от украинского языка, а сейчас в Мариуполе симпатии смещаются в другую сторону. Много разочаровавшихся в Московском патриархате, – говорил Владимир летом 2011-го. Хотя до этого он сам был протодиаконом МП. – Я готов распять себя перед горсоветом, пусть международное сообщество увидит, что действительно происходит в этом тихом, удобном для жизни городе.
Храм в честь Пантелеймона Целителя, за который боролся священник, откроют только через шесть лет, он станет первым деревянным храмом Киевского патриархата. В нём соберутся врачи, педагоги, музыканты, писатели. "Мариупольская интеллигенция" – окрестит паству Владимир.
В небольшом храме на левом берегу будут проводить курсы по росписи писанок, английского, писательского мастерства и даже по построению отношений; там откроют две библиотеки и будут собирать помощь нуждающимся.
Семью священника все мариупольские волонтёры и общественные организации знают со времен Майдана, когда он не пропускал ни одного митинга и был военным капелланом батальона Святой Марии. С этого времени семья помогает реабилитироваться и военным, и мирным людям.
В последнее время отец Владимир не только служил в храме, но и руководил отделом образования всей Донецкой епархии. Жена Юлия рядом возглавляла социально-психологический отдел.
В четверг, 24 февраля, оба почувствовали незнакомое до сих пор дежавю: будто ты восемь лет живешь на войне, которая начинается снова. Собранные через несколько часов мариупольцы бежали из города.
И всё равно, через несколько дней, в поминальную субботу и на утреннюю воскресную службу в храм пришли прихожанки. Перед началом служения оккупанты били по левому берегу. У моря – открытое пространство, поэтому от взрывов в храме дрожали стены. А внутри от боли и безоружности дрожали четыре женщины.
"За кожного постраждалого, пораненого, вбитого, кожного вигнанця, за кожне руйнування нехай звучить повсякчас тисячами голосів словописання. Знову до скону його спрямовано особисто проти царя нечестивого володимира та кровожерливих слуг його. Звучить часто і аж доки не справдиться це на душогубові", – прислушивались к словам отца Владимира. А он вспоминал…
В православной церкви Пантелеймон – покровитель воинов и милостивый целитель. Когда храм в его честь, в котором теперь идёт служба, открыли, все СМИ напечатали одни и те же слова: "на Востоке Украины наша культура, ментальность, и мы обязательно победим".
Прошло пять лет. Храм разрушили двумя авиабомбами на Лазареву субботу перед Пасхой.
Школа
"Будьмо уважні, сказав Господи. Хто хоче душу свою спасти, той погубить її.
А хто погубить душу свою заради Мене і Євангелія, той спасе її…".
В Днепре Владимир молился без ненависти, хотя мог больше не терпеть Бога.
Он почувствовал, что будет война в начале февраля. Подумал, что сценарий напоминает грузинский. Так же вывозили детей и женщин, а затем бомбардировки, ввод войск, хоть "их там нет" и по сей день... Сразу обсудили дома, что жена никуда без него не поедет, вместе не бросят старых родителей.
Мама священника, госпожа Раиса, всегда утром приходила в храм, встречала прихожан и благословляла их, когда они уходили. Она родила сына, рискуя собственной жизнью, показала ребёнку путь к Богу и завещала жить по принципу: "Есть слово – хочу, а есть слово – надо! И самое первое, главное!".
Прятаться и уезжать из города Раиса Николаевна не хотела – осталась дома. Владимир же с семьей с начала марта поселился в мариупольской школе № 26.
С начала войны там прятались 200 человек, среди них – 20 младенцев. Это было едва ли не единственное в Мариуполе укрытие, где постоянно готовили еду, работал армейский генератор, стояла канистра с соляркой. Отец Владимир сам назначил себя "ответственным за снабжение в школе". Его знали все волонтёры, поэтому собранные свертки с гуманитаркой под обстрелами чаще всего отдавали ему. "Смотрящих" по другим направлениям выбрали на общем собрании, чтобы вытянуть мариупольцев из "анабиоза".
– Сейчас мы единственное в городе укрытие с горячими обедами. И в котором никто не погиб. В котором есть врач. Которое делится продуктами с подвалами вокруг, – говорил Владимир. Он просил людей, которые несколько суток смотрели в одну точку, о помощи.
Так появились группы со старостами: для заготовки дров, поиска и заготовки воды, работы на кухне; дежурные по мытью туалетов и коридоров. В начале марта в Мариуполе ещё лежал снег, поэтому во дворе сделали специальную железную яму под дождевую и талую воду. Она подходит для мытья полов и туалетов, а если фильтровать – можно ею мыть посуду. Ответственные обозначали на карте, где рядом со школой есть колодцы и ручьи, узнавали, где раздают социальную воду. Несколько человек из этой группы должны были без напоминаний брать большие 20-литровые бутылки, приносить отфильтрованную воду и делиться ею с другими. Кто-то сливал воду из батарей, когда кончалась техническая. Чай грели на дровах, могли что-нибудь приготовить на улице. Поочередно мыли коридоры и туалеты. Женщины чаще, чем мужчины, находились на кухне: готовили и раздавали её.
В школе жили разные люди. Особо запомнились двое подростков: парень и девушка. Не признав ни одного "взрослого авторитета", они каждый день гуляли по коридорам в спортивных костюмах с ножом, похожим на мачете (похожие бывают еще для нарезки сыра).
Чтобы занять чем-нибудь их и других детей, женщины предложили проводить в школе занятия хотя бы по полчаса.
– Большинство из этих детей из неблагонадежных семей, им это не нужно, – процедила одна из учительниц в ответ на это предложение.
– Давайте откроем библиотеку, – предложила директор.
Так и сделали.
Сначала никого не было, а за несколько дней в библиотеку пришла та самая "шпана": парень и девушка с ножом.
– Есть Библия?, – спросили, держа в руках "Ревизора" и "Мёртвые души" Гоголя.
Ответ
– Господи, где ты? Почему постоянно я тебя чувствовал, а сейчас нет, – Владимир зашёл в тёмный кабинет в углу школы.
Людей уже "рассортировали по машинам". Планировали вывозить.
– Ответь мне, Боже. Я тебя прошу, я требую. В конце концов, я столько лет служил тебе. Неужели ты решил всех бросить? Ну ладно, я. Ребёнок в чем виноват? Может, я недостаточно добр как священник? Понимаю, что не был во всем. Может быть, женщина моя не во всем была добра? Да, ведь жена священника. Мы взрослые, мы виноваты. Он – нет.
– Вову с Юлей некуда сажать, – обсуждали на общем собрании в школе, пока отец был в одиночестве. Машин хватило на всех, кроме них.
Когда священник вернулся, его позвал в коридор повар из укрытия.
– Слушай, ты на всю голову сумасшедший, – начал разговор. – Я впервые встречаю человека, которого могу другом назвать, с которым бы пошёл в разведку. Вы с женой безумны. Я впервые вижу священника, который не уехал, не свалил, остался с людьми, ездит что-нибудь достаёт. Ты мог просто сидеть и все. Тебе это не нужно было. Короче, у меня есть машина. Ты водишь?
– Есть права, – ответил Владимир. Его уже предупредили о "расстрельных списках" активистов, но он должен был хотя бы попробовать.
– Забирайте машину. У меня есть другая, а это рабочая лошадка. Я ведь строитель вообще, возила она у меня мешки с цементом. До заправки горючего вам хватит.
Владимир уехал в последний возможный день. На следующий – начались "проверки" до нижнего белья. С собой семья вывезла девушку и двух пожилых женщин.
Четыре семьи остались в школе. Им отдали ключи, мешки с мукой и крупами. И простились.
В первые дни в Днепре отец Владимир получил фотографию своей девятиэтажки, в которой выгорели все подъезды. Она выглядела как пустая бетонная коробка.
Через несколько недель сказали об убитой оккупантами маме. Госпожа Раиса погибла в собственном доме, а похоронили её возле любимой вишни во дворе.
Мысленно Владимир попросил её присмотреть за родным городом и за ещё живым отцом:
"Тато без тебе не зможе жити, а я не можу його вивезти, бо є в списках "асвабадітєлєй". Допоможи мені знайти людей для цього. Я повернусь, щоб тебе поховати по-людськи. І зроблю все, щоб наше місто залишилось українським".
Ещё через три недели священник узнал, что нет его храма.
Владимир должен проклинать мир, но молился за него в днепровской церкви спокойно и благодарно.
Прощение
Священника часто спрашивают, из-за чего началась война.
– Из-за безразличия, – отвечает.
Он видел, как люди на трассе выбрасывали из машин свои вещи, чтобы взять ещё одну женщину с ребенком и как бизнесмены с автоматами охраняли свои склады, чтобы кто-то не взял себе бутылку молока или булку.
– И это не только простые люди, в Мариуполе "виновно" и безразличие местных властей, – говорит священник. – Весь "провластный бомонд" уехал из города в войну. Люди сами пешком доходили до Мангуша. До сих пор идут с младенцами на руках, их обстреливают, они разбегаются. Мэр, прокуратура, СБУ. Они знали, что будет, раз уехали. Может, я тоже хотел вывезти погибшую мать? "Мы управленцы, а не военные"... А если бы было землетрясение, эпидемия, и они знали? Сказали бы что не эпидемиологи? На третий день появились мародёры, склады не охраняли. Воровали из аптек, неуправляемая никем толпа ломала магазины. И невозможно осуждать людей, у которых на руках умирает от обезвоживания ребенок.
В Днепре день отца Владимира начинается с короткой молитвы. В девять утра он приезжает на епархиальное управление. Священника и его супругу уже приняли в Днепровскую епархию; семья развозит "гуманитарку", готовит проект реабилитационных социальных хабов и собирается построить храм.
Должен ли он, как священник, простить равнодушного к смерти путина, россиян, городскую власть, мародёров?
– Просто возьмём Владимира Владимировича и скажем: "Ты знаешь, я тебя прощаю?", – спрашивает. – Это могут позволить себе современные эзотерики. Думаю, что его нужно привезти в Гаагу и искренне простить. А дальше пусть светская власть делает с этим человеком то, что сочтёт нужным. Для меня он сам себя "расчеловечил". Это зло, которое нельзя взять и простить. Пусть он извиняется не мне, а тем, кого он забрал. У церкви нет власти простить убийцу, пока не простят жертвы.
В своих снах и в своём сердце отец Владимир все ещё у престола уцелевшего храма. Ещё живая мама возится у печки, а в храме накануне Пасхи раздаётся молитва за мир в Украине и каждого нуждающегося в молитве.
"За кожного постраждалого, пораненого, вбитого, кожного вигнанця, за кожне руйнування нехай звучить повсякчас тисячами голосів словописання. Знову до скону його спрямовано особисто проти царя нечестивого володимира та кровожерливих слуг його. Звучить часто і аж доки не справдится це на душогубові. Амінь".
