В последние годы возросло количество людей, которые устали от телевизора и даже интернета. Кто-то пошёл в кафе, кто-то – в спортзал. Кто-то участил вылазки на природу. А кто-то пришёл в театр. Вот об этих последних и хочется поговорить, с ними хочется познакомиться поближе. Какой он – театральный зритель ХХI века? Чего ждёт от театра? Что в нём ищет? И вообще, понимает ли, куда попал?
Нет, я не считаю современного зрителя малообразованным или некультурным. Я ведь тоже зритель, я хожу в театр не только на работу. Так вот, мне, профессиональному зрителю, везёт в трёх случаях из десяти. Три раза из десяти я нахожу в театре то, что ищу. Обычному зрителю остается только посочувствовать. Потому что сегодня поход в театр – это блуждание по дремучему лесу, без проторенных дорожек и указателей. В таком лесу без подготовки трудно ориентироваться. Налево пойдёшь – на ширпотреб попадёшь, направо пойдёшь – в зале уснёшь, прямо пойдёшь – ничего не поймёшь. Театр – это смешанный лес, а не сосновый бор или берёзовая роща. И бывает так: пошёл за ягодами, а насобирал грибов. А бывает – насобирал грибов, а они червивые.
Идя в ресторан, я прекрасно понимаю, чего ищу: уважительного обслуживания, уютного интерьера, вкусной и необычной кухни. В парке на скамейке – тишины, покоя, одиночества. На стадионе – эмоционального подъёма и выплеска адреналина. А когда идут в театр – чего ищут? Грибов или ягод? А может, и вовсе по лесу с удочками ходят?
Флешбек. 60-80-е годы. Кино давно перестало быть немым, телевидение обеспечило доставку зрелищ на дом. Театру предрекают скорую смерть. Но "народная тропа" не заросла, а наоборот, стала ещё протореннее. Зрители знали, чего они искали и куда шли. Теперь, спустя 50 лет, становится очевидно (для меня, по крайней мере), что прежде всего зрители искали в театре правду. Ту правду, которой никогда не было в телевизоре, которую шёпотом обсуждали на кухнях, за которую даже сидели в тюрьмах. Никто не пиарил театр лучше, чем "любимая советская власть": если спектакли запрещали, ругали в центральной прессе – их надо было посмотреть, если режиссёра увольняли, всячески гнобили – за его творчеством надо было следить. И зрители ломились в театр: стояли в ночных очередях за билетами, перекупали их втридорога у фарцовщиков, брали штурмом все входы и выходы. А потом сидели в зрительном зале и, затаив дыхание, слушали правду о стране, в которой жили.
Потом исчезла страна, о которой все хотели знать правду, потом исчез театр, который эту правду рассказывал. Невыполнимая миссия была выполнена. Над поверженным врагом застыл в растерянности театр. Застыл в растерянности зритель. Что дальше? В каком направлении двигаться? Проторенные тропы больше никуда не вели, указатели обветшали и разрушились. Начался хаос.
Одни искали в театре развлечения, другие – учения. Одни корпели над содержанием, другие гнались за формой. Кто-то расстилал коврик на площади, кто-то уходил в тишину подвалов. Кто-то надевал фрак, кто-то снимал штаны. Зрители попадали в театр какими-то окольными путями, без карты и без компаса. А главное – не знали, чего от театра ждать, чего требовать. Исчезли критерии, разрушена система координат. Бездорожье.
Сегодня по-прежнему нет никаких критериев: театры всё чаще охотятся на зрителя при помощи многообразного хайпа; приемы воздействия на публику становятся все беспощаднее и агрессивнее; вкусовые предпочтения навязываются всё громогласнее. Театральные премьеры назначаются уникальными и эпохальными ещё до начала репетиций. Но зритель уже приходит в себя. Он начинает ориентироваться в этом лесу. Растерянность проходит, сколько бы ни колотили в колотушки театральные загонщики. И мне кажется, зритель снова "взял след" и пошёл в театр в поисках правды. Только уже правды не о стране, потому что страны возникают и исчезают. Правды не о плохом правительстве, генеральном секретаре или президенте. А правды – о самом человеке. О себе. Что может быть важнее для человека, чем разговор о нём самом. "Я люблю, когда мне про меня поют".
Театр может быть каким угодно (кроме скучного): весёлым, грустным, остросоциальным, философским... Но он немыслим без эффекта узнавания и соучастия. На подмостки выходит Гамлет или Голохвостый, а я замираю от причастности, потому что узнаю себя или близких мне людей. И так же замирают сидящие рядом люди. Вот в этом для меня чудо театра: чужие, незнакомые друг другу люди, с разной судьбой, разным материальным и социальным положением, мы одновременно смеёмся, одновременно плачем, одновременно взрываемся аплодисментами. Мы заходим в зрительный зал поодиночке, а выходим – вместе.
P. S. Сегодня соцсети наполняют онлайн-трансляции спектаклей, прямые эфиры, художественное чтение – всё это необходимо и зрителям, и театрам. В условиях изоляции мы нуждаемся в этом, как заболевшие люди нуждаются в аппаратах ИВЛ. Но когда кризис пройдёт и мы снова выйдем на улицы, – надеюсь, мы сохраним способность дышать самостоятельно. Дышать полной грудью.
